Загадка белого «Мерседеса» [Сборник] - Росс Барнаби

Если бы они действовали заодно, едва ли дело обернулось так скверно.

Или ей следовало довериться Ютте и Енсу? Они дружили с Юттой много лет. Когда она думала о Ютте и осени, ей на память приходили их веселые нашествия на универмаги. Каких только дурацких модных тряпок не покупали они за эти годы! И непременно каждый раз приобретали что-нибудь одинаковое.

Этой осенью они купили пару великолепных нижних юбок из трех слоев нейлона, они так забавно шуршали…

Мысли Лотты прервал звук закрывшейся двери: это Лунд отправился завтракать.

О чем это она думала? Мысль была очень важной. Что-то о новых нижних юбках, они забавно шуршали, словно кто-то сметал в кучу опавшие листья. Это было похоже на шорох осенних листьев, и это она услышала перед тем, как ее столкнули с лестницы.

На лестнице была Ютта. Значит, это была Ютта! Сердце Лотты билось так, будто вот-вот разорвется. Убийца — Ютта! И сейчас она с ней наедине… Лотта открыла глаза и в ужасе уставилась на подругу, та медленно приближалась к постели. Лотта пыталась закричать, пыталась выскочить из постели. На лбу у нее выступил пот, но она смогла лишь поймать взгляд Ютты.

Ютта подошла ближе.

— Значит, ты, наконец, вспомнила, — сказала она бархатным голосом. — Жаль, что ты не. вспомнила немного раньше.

Право, я даже хотела, чтобы ты вспомнила: все было бы проще, если бы меня взяли сразу. Я убила Петерсена по несчастной случайности, как и писала в признании, которое выдала за твое. Мне его не жаль, он был мерзким типом, просто я решила немного запутать следы, подложив тебе револьвер.

Сначала я не хотела ничего предпринимать, но тут появилась ты со своим дурацким замечанием об осени, и, хотя оно еще ничего не доказывало, я. поняла: чтобы чувствовать себя в относительной безопасности, нужно устранить тебя.

Все это получилось очень легко, слишком легко, стоило только начать. Мне жаль, что Фрэнсис и Бенту пришлось умереть, но инстинкт самосохранения гораздо сильней, чем ты думаешь, Лотта, гораздо сильней.

Лотта закричала что есть силы, но крик прозвучал, как хриплый шепот, и бархатный голос продолжал:

— Ты хорошо знаешь, что это не поможет, Лотта. Из кухни тебя не услышат. — В умных глазах Ютты мелькнуло безумие.

— До сих пор никому и в голову не приходило подозревать меня, — сказала она. — Ты одна можешь разрушить мои планы, и поэтому я вынуждена тебя убить.

Это необычайно просто, я их убедила, что ты болезненна от природы и едва ли справишься с воспалением легких.

Она была уже рядом с постелью, и Лотта едва успела увидеть выражение ее глаз, как к ее лицу была прижата подушка.

Лотта изо всех сил пыталась освободиться и глотнуть воздуха, но руки крепко держали подушку. В ушах у Лотты зашумело, перед глазами заплясали красные блики. Она погрузилась в темноту.

Внезапно мрак был разорван режущим белым светом. Послышались взволнованные голоса, крики и топот. Голос Георга отчаянно звал ее издалека, с шумом захлопнулась дверь.

Захлопали другие двери, и кто-то закричал еще громче. Лотта разобрала слова: «Она мертва», — и пыталась сказать, что она еще жива, и, хотя могла только хрипло бормотать, кто-то понял ее, кто-то пожал руку, и голос-Георга сказал:

— Они говорят не о тебе. Спи.

Николас Фрелинг

Загадка белого «Мерседеса»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Розенграхт — улица в Амстердаме. «Грахт» означает канал между домами; дома там до сих пор еще стоят, но канал уже засыпали — уступка уличному движению. Сейчас, увы, — это, идущая от центра города, широкая и скучная магистраль, по которой движутся трамваи и машины. На полдороге еще высится изящное сооружение — Западная башня, одна из красивейших в Европе.

Все улицы в этом районе носят названия цветов, да и сам район Наполеон назвал «1е jardin» — сад. Зто шутка, так как здесь традиционный район голландских «кокни», здесь живут те «истинные» амстердамцы, которые бедны, потому что слишком умны, чтобы работать, и выживают они только благодаря своей хитрости, сметливости и самым острым во всей Голландии языкам. Шутка эта злая, потому что улицы «сада» — Пальмовая, Лавровая, улица Роз, улица Лилий — старые трущобы, переполненные людьми.

Голландцы исказили французское слово, и «jardin» в Амстердаме называют «Жордаан». Район очень изменился, но амстердамец все еще уверен, что обитатели его никогда не работают и не стригутся; и здесь все еще случаются всякие забавные происшествия; по-прежнему бродит, хотя и бледный, призрак тех дней, когда закон не имел здесь никакой силы. Даже в преступлениях, совершаемых в Жордаане, есть нечто комичное.

Ван дер Валк, инспектор амстердамской полиции, работающий в Центральном бюро расследований, прогуливался по Розенграхт и, как всегда, с удовольствием посмотрел на Западную башню. Снова опустив глаза, он заметил лежавшую на тротуаре картофелину и с наслаждением поддал ее ногой. «Всю прелесть этого паршивого городишки, — подумал он, — понимаешь только после того, как побываешь в каком-нибудь другом месте. Возвращаешься и думаешь: ну и мерзкая же дыра».

Из бара, где готовили крокеты, до него донесся тошнотворный запах растопленного сала. «Ну и город! Сплошная вонища! И все-таки приятно, после этого проклятого свежего воздуха!» Ко всем этим запахам добавился еще мелкий жирный дождик. Так, он это предвидел: ревматизм в левом бедре все утро давал себя знать. Ну что ж, вот хороший предлог, чтобы принять лекарство; джин — лучшее средство от ревматизма. «Надо беречь почки», — сказал он своему отражению в витрине, и с чувством облегчения скрылся в кабачке.

Дело было забавным, но на него оно нагоняло скуку. Уличную драку на Северной площади разогнали агенты из местного «жордаанского» отдела. И только через двадцать минут после того, как все утихло, шофер фургона обнаружил, что из кузова утащили меховые манто на триста или четыреста фунтов стерлингов. Грузовик стукнул по заднему бамперу фургона — с этого и разгорелся весь сыр-бор, — и от толчка запертые дверцы распахнулись. Кто-то стащил меховые манто; кто-то, у кого хватило ума не встревать в маленькую драку и большой разговор, последовавший за пыльным механическим поцелуем. И стащил очень спокойно и аккуратно: никто ничего не заметил, естественно — все были слишком поглощены обменом мнений и энергичной жестикуляцией. Шофер фургона, у которого был разбит рот и повреждено ухо, бесился так, что хоть смирительную рубашку надевай. Страховая компания тоже, хотя ущерб был нанесен только ее карману. Но ван дер Валку, с недоверием выслушавшему нагромождение чудовищного вранья, смирительная рубашка была не нужна, ему было просто скучно.

«Дело будет не таким уж и сложным, — думал он. — А каким станет вкус джина, — новая фантазия, — если положить в него сахара и добавить тонизирующего? — Вкус оказался омерзительным. — Ключом ко всему был транспорт. Манто запихали в какой-нибудь автомобиль или грузовой самокат для развозки товаров. Черт возьми: семь меховых манто! Не пойдешь ведь, небрежно перекинув их через руку; во всяком случае не на Северной площади и не в середине мая. А может их быстренько пихнули в чей-нибудь мусорный ящик, здесь же на углу? — Ему было неинтересно: шутовское дело. — Кого, кроме страховщиков, — а он презирал эту категорию людей за то, что они наживаются на страхе и жадности других, — кого интересует паршивая шкурка какой-нибудь богатой дамы?»

Вот эта история с итальянцами, что произошла вчера вечером, — тут речь шла о людях, и это ему было куда интересней. Интересней, хотя особой проблемы и не представляло; дело было ясное, как божий день. Три итальянца — полно у нас сейчас итальянцев — проходили через Лейдсплейн вместе с девушкой-голландкой. Стоявшие за зданием церкви парни, из тех, что околачиваются на углах улиц, — было их человек шесть, не меньше, — выразили свои эмоции по поводу того, что голландскую девушку сопровождают итальянцы; и сделали это громко, не стесняясь в выражениях. Возмущение итальянцев. Нападение парней. Столкновение темпераментов и кулаков. Один из итальянцев получил здоровую рану в бедро и окровянил весь Лейдсплейн. Загрохотали тяжелые сапоги полицейских, и теперь вся компания сидит в «холодной». Кроме девушки. Никто не нашел подходящего предлога, чтобы задержать девушку, хоть она и дала такую затрещину одному из парней, что тот влетел прямо в витрину цветочного магазина.

Ван дер Валк всегда интересовался человеческими слабостями, но интерес его значительно вырос, когда он услышал имя девушки. Агент Вестдийк записал его в своей книжечке под рубрикой «нарушение общественного порядка и спокойствия». Когда было произнесено это имя, ван дер Валк стоял, ничем особенно не занятый, лениво потягивая кофе.

— Лю-сье-на Эн-гле-берт, — выговорил по слогам агент Вестдийк. — Что это за имя? Бельгийское? Она отлично говорила по-голландски. Но это не голландское имя.